Почему Владимир Ильич не любил длительные овации и излишнее восхваление
Ленин против культа личности Ленина?
25 февраля 1920 года. В Гражданской войне уже произошел решающий перелом. Совсем недавно освобождены Ростов-на-Дону, Одесса, Архангельск, большевистское восстание охватывает Владивосток, белые и их английские друзья бегут из Мурманска. Однако положение советской власти все еще тяжелое: угроза интервенции, очаг белогвардейского сопротивления в Крыму, опасность польского нашествия, разруха, бандитизм. В это время Совнарком работает также усиленно, как и всегда. Между тем, Ленин находит время ответить на одну приветственную телеграмму от партийной конференции в Ишиме. Эта телеграмма была настоящим образцом славословия в адрес Владимира Ильича. Пышные эпитеты, многочисленные метафоры. В общем, Ленин, приобщив телеграмму к записке на имя члена коллегии Наркомпочтеля А.М.Николаева, написал резолюцию в форме приказа: «Привлечь к суду подателей за отправку приветственной телеграммы».
Сегодня мы чуть-чуть прикоснемся к проблеме так называемого культа личности Ленина, который сложился при его жизни. Заранее отметим, что это понятие крайне условное, спорное и тенденциозное, однако проблема особого отношения к главе революционной партии, революционному вождю занимает значительное место в советской истории. В силу знаменитого доклада Хрущева на ХХ съезде (и не только в силу него) сложилось расхожее представление о том, что Ленин был категорически против особого отношения к себе как к исключительной личности. Между тем, все было гораздо сложнее и интереснее.
Еще в годы становления РСДРП Ленин проявил себя как яркая и неординарная личность. Он поставил задачу создать мощную партию, дисциплинированную по армейскому образцу, готовую взять власть и организовать восставшие рабочие, крестьянские и солдатские массы, и он осуществил это уже в годы Первой русской революции. Авторитет его среди единомышленников был непререкаем. Между тем, Ленин предпочитал неформальный стиль общения и всегда держался просто. Эту его черту подметил во время первой встречи с Лениным Иосиф Сталин. Позднее он писал: «Принято, что «великий человек» обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причем перед появлением «великого человека» члены собрания предупреждают: «тсс... тише... он идёт». Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведёт беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами... Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил. Только впоследствии я понял, что эта простота и скромность Ленина, это стремление остаться незаметным или, во всяком случае, не бросаться в глаза и не подчеркивать своё высокое положение, – эта черта представляет одну из самых сильных сторон Ленина, как нового вождя новых масс, простых и обыкновенных масс глубочайших «низов» человечества».
Кто-то утверждал, что дело в природной скромности Ленина. На самом деле он выстраивал стратегию работы партийной организации «по-деловому». Славословия и ритуалы, по мнению Ленина, весьма удлиняли время работы, а Ленин был сторонником очень жесткого «тайм-менеджмента». Когда после революции на публичных мероприятиях ему воспевали осанну, Ленина просто коробило от того, что он, и товарищи теряют драгоценное время. Как вспоминал Андрей Андреев, когда во время заседания, аплодисменты в честь вождя затянулись, то «Он просто не знал в это время, что ему на трибуне делать. Он то показывал делегатам на свои часы: мол, время уходит, но аплодисменты только усиливались, то вытаскивал носовой платок, хотя в этом не было надобности, искал что-то в карманах жилета и т.п.». Он укоризненно качал головой, звонил в колокольчик, а иногда грозил с трибуны пальцем или даже кулаком, если видел, что знакомые ему люди кричат «ура!». Мог сердито выкрикнуть в разгар оваций: «Довольно!». Как-то прочёл слушателям целую нотацию: «Допустимо ли, чтобы на никому не нужные аплодисменты вы потратили почти пять минут! Вы у меня отняли пять минут. Нехорошо так с вашей стороны. Надо ценить время. Теперь я вынужден сократить свой доклад...»
Помимо траты драгоценного времени, Ленина не устраивала то, что в славословиях личность ставили выше организации, класса, народа. Это проявилось после тяжелого ранения, которое нанесла Ленину Фанни Каплан. Когда Ленин узнал, как освещали процесс его лечения газеты и какую давали ему характеристику, то он буквально рассвирепел: «Смотрите, что пишут в газетах?.. Читать стыдно. Пишут обо мне, что я такой, сякой, всё преувеличивают, называют меня гением, каким-то особым человеком, а вот здесь какая-то мистика… Коллективно хотят, требуют, желают, чтобы я был здоров… Так, чего доброго, пожалуй, доберутся до молебнов за моё здоровье… Ведь это ужасно!.. И откуда это? Всю жизнь мы идейно боролись против возвеличивания личности, отдельного человека, давно порешили с вопросом героев, а тут вдруг опять возвеличивание личности! Это никуда не годится. Я такой же, как и все…»
Наконец, Ленин видел в некоторых проявлениях ажиотажа вокруг себя, архаичные ритуалы, которых он не мог терпеть. Так, однажды, во время очередного мероприятия, собравшиеся захотели качать Ленина на руках, он резко ответил им: Только не это... Только не качать... Я вас очень прошу...» И позже дополнил: « До чего вредна эта буржуазная культура. Как заразительна она. Я никогда не думал, чтобы этот гимназический приём качанья мог проникнуть в массы рабочих. Откуда у них эта интеллигентская затея?..»
Ленин действительно боролся с теми «расточительными» масштабами возвеличивания его личности, которые считал излишними и вредными. Он заставлял убирать свои портреты из кабинетов учреждений, попытался противодействовать установке на заводе Михельсона, на месте, где его ранила Каплан, обелиск. Однако, что интересно, он никогда не требовал ультимативно раз и навсегда прекратить высказывания об исключительности его деятельности. Луначарский вспоминал, как Ленин высказался об этом: «С большим неудовольствием я замечаю, что мою личность начинают возвеличивать. Это досадно и вредно. Все мы знаем, что не в личности дело. Мне самому было бы неудобно воспретить такого рода явление. В этом тоже было бы что-то смешное, претенциозное. Но вам следует исподволь наложить тормоз на всю эту историю».
А неудобство воспрещения заключалось в том, что Ленин понимал, что единство партии, правительства и народных масс неизбежно зиждется на том, что в нем существует безусловное доверие к вождю, в том числе и в вопросе его неординарных способностей, которые, следует отметить, не раз проявлялись в революционной практике. Тот же Луначарский вспоминал: «Я думаю, что Ленин, который терпеть не мог культа личности, всячески его отрицал, в последующие годы понял и простил нас. Тут уж ничего не поделаешь, — мы всей огромной массой любили его горячо, не только чтили его, а именно, были влюблены в его моральный облик, и не только в его великий ум вождя, — всё вместе сливалось в обаятельный и гигантский образ».
Впрочем тех, кто особенно увлекался, и из-за этого страдала работа, Ленин старался поправлять, а особо ретивых – даже наказывать.
Текст: Глеб Таргонский
Комментариев нет:
Отправить комментарий