«Праздник большой! Усатый накрылся». Кто торжествовал в день смерти Сталина?
Иосиф Сталин скончался вечером 5 марта 1953 года из-за кровоизлияния в мозг. Не до конца ясно, какую роль в его смерти сыграли ближайшие соратники, тянувшие с вызовом медиков, но жизнь страны в тот день бесповоротно изменилась. И если одни люди в тот день скорбели вместе со всем официозом о великой утрате, то для других 5 марта навсегда стало праздником. О том, кто радовался смерти вождя — в материале «Газеты.Ru».
Велико народное горе
К началу 1950-х годов культ личности Сталина достиг апогея. Ни партийные функционеры, ни пропагандисты уже не стеснялись в подхалимских выражениях, и слова вроде «любимый вождь и учитель, автор всех побед нашего народа» превратились чуть ли не в официальный титул. Здравицы Сталину еще при жизни напоминали некрологи, и потому когда он взаправду умер, мастерам пропаганды пришлось искать новые средства художественной выразительности.
«Как внезапно и страшно мы осиротели! Осиротели партия, советский народ, трудящиеся всего мира... Со дня смерти Ленина еще не постигала человечество столь тяжкая, безмерно тяжкая утрата. Мы потеряли отца всех трудящихся, и вместе с чувством навеки незабываемой утраты великая скорбь неслышными шагами прошла по стране и властно вторглась в каждый дом, в каждую семью. В эти дни люди плачут и в одиночестве, и не стыдятся плакать при народе. В эти дни светлые слезы детей и женщин льются вместе со скупыми мужскими слезами тех, кто за четыре года войны, не уронив слезы на поле боя, только скрипел зубами, так и не научившись плакать... Боль и горе жгут наши сердца! Пусть в них навсегда останется святая скорбь об ушедшем от нас отце, учителе, вожде и друге, но непреходящая любовь к нему высушит на глазах слезы! Человечнейший из людей, он любил только мужественных, а не слабых духом», — писала газета «Правда» за день до похорон, 8 марта 1953 года.
На прощание с вождем в Колонный зал Дома Союзов пришли тысячи людей. Часть людей согнали принудительно, но многие шли сами. В целом трудно говорить о добровольности в стране, где не то, что критика, а малейший признак недостаточного уважения к вождю мог стать причиной отправки в ГУЛАГ. Тем не менее, у Сталина были и искренние поклонники, и во время прощания с 6 до 8 марта в давке на московских улицах погибли сотни людей.
Но официозное горе разделяли далеко не все. Ближайшие соратники скончавшегося диктатора уже вовсю боролись за власть, а считающий себя новым правителем Лаврентий Берия сразу начал масштабные реформы. Например, он остановил новый виток репрессий и Дело врачей, а также запретил пытки задержанных госбезопасностью людей. С учетом того, что «бить предателей смертным боем» было личным распоряжением Сталина, можно считать, что Берия сразу начал атаку на наследие своего бывшего босса.
«Ощущение карнавала»
Но если уничтожающая наследие Сталина верхушка все еще не могла критиковать вождя, то за закрытыми дверями у многих обычных людей смерть превратилась в праздник.
«Помню ли я день 5 марта 1953 года? Еще бы — такое не забывается: один из счастливых дней в моей жизни. Сразу же после объявления траурного сообщения по радио мой папа, никогда не использовавший повелевающих интонаций, сказал мне неожиданно твердо: «Так, будешь сидеть дома. Увидят твою сияющую физиономию — побьют. И это еще в лучшем случае». Так что три дня я не выходил на улицу. Общался с товарищами по телефону, соблюдая осторожность и применяя всем нам понятный код», — вспоминал советский театрал и историк Вадим Гаевский, на тот момент только закончивший ГИТИС.
Гаевский — еврей, и для него смерть вождя была надеждой на прекращение антисемитского Дела врачей. Однако аналогичные чувства испытывали люди всех национальностей.
«Я проснулся в 6 часов утра, когда началась передача и стал говорить Левитан [о смерти вождя]. Я встал и пошел в школу. А потом мы с моим покойным другом Сашей Белошовым таскались по улицам с целью попасть в Колонный зал. Мы бродили двое суток, это было совершенно новое чувство, ощущение карнавала — хотя весело не было, скорее, даже страшновато. Обстановка не радости, а свободы и безвластия. Эти толпы, потерянные и ошалелые, — бессилие власти было совершенно очевидным. Потом мы прошли через Колонный зал. Там лежал конопатый, лысоватый, очень неприятный труп. Но это был момент, когда я еще не окончательно расстался с верой в утопию», — так прощание со Сталиным запомнил скульптор Андрей Красулин.
«Я радовалась. Тогда трудно было не узнать [о смерти Сталина], потому что вся эта похоронная музыка каждый день. <...> Мы не ходили в эту «ходынку» [массовую давку], но в день похорон пошли на истфак, пролезли куда-то на чердаки, чтоб сверху смотреть. Ничего интересного сверху не было. По телевизору потом показывали лучше. У меня было безусловное ощущение: «Сдох». Только такое. Таких человек на истфаке было раз-два и обчелся. У моего мужа не было этого отношения, вряд ли я ему говорила «сдох». Но горя я не испытывала и не показывала никому нигде. Это тоже не было обязательным совершенно, незачем было рыдать, можно спокойно было разойтись», — вспоминала доктор исторических наук Вера Ковалевская, чьего отца, тоже историка, в 1930-е годы расстреляли за «контрреволюционную деятельность».
В открытую устраивать торжества по случаю смерти, разумеется, мало кто решался, и даже попытка пробурчать свои истинные мысли себе под нос могли закончиться трагически.
«Когда умер Сталин, все девочки в классе плакали и переживали, Лидка Ионова, была у нас такая девчонка с огромными глазами и пушистыми косами, вдруг буркнула: «Слава богу, сдох». И я донесла на нее нашей классной, Нине Алексеевне. Та сказала мне, не повышая голоса и не моргнув глазом: «Иди и не думай об этом. Я разберусь». Классная была классная, она никому больше на Лидку не донесла. А я с тех пор не устаю благодарить Бога, что из-за моего идиотского доноса никто не пострадал. И перед Лидой стыдно до сих пор», — рассказывала переводчик Элла Венгерова.
Это наша свобода
Важно понимать, что при жизни Сталина было опасно обсуждать репрессии даже с близкими людьми, особенно с детьми, которые могут все выболтать в школе. Поэтому когда отца Эстер Дасковской отправили в лагеря, мать много лет врала дочери, что папа просто в командировке. День смерти вождя девочка запомнила навсегда:
«Такой стон шел по деревне. Я вместе с детьми плакала в школе, и все стояли вот так [показывает воинский салют] у портрета со слезами. Потом я пришла домой, а там стол накрыт. Все говорят: «Ура! Праздник большой! Усатый накрылся». Мама мне ничего не говорила, кто это, что это, кто в чем виноват. Я понятия не имела. Только тогда, когда собрались в эти мартовские дни у нас все ссыльные и когда поставили бутылку и когда кричали: «ура!», и «слава богу, что он скончался!», и что «такой собаке вообще собачья смерть» — только тогда я поняла, что он плохой человек. Тогда мне все это мама объяснила. Кто такой папа, кто такой Джугашвили».
Все прекрасно понимали и заключенные ГУЛАГа, для которых смерть вождя была надеждой, как минимум, на амнистию.
«Пятого вечером солдат из охраны за десять банок тушенки и еще сотню рублей принес Косте Шульге бутылку водки. Мы зашли с Костей за недостроенную баню, разлили по приготовленным банкам водку, и я сказал: «Пей, Костя! Это и есть наша свобода!». Я освободился лишь через два с лишним года. Костя и того дольше. Но все равно — и эти два года я жил с наступившим чувством свободы. Сталин — кончился», — рассказывал писатель Лев Разгон в романе «Плен в своем отечестве».
Если внутри СССР выражение эмоций от смерти Сталина подавлялось массовой пропагандой, поклонниками диктатора и органами госбезопасности, то за рубежом эмигрантов не сдерживало ничего. В историю навсегда вошло рекламное объявление одного из вашингтонских ресторанов, открытого эмигрантами с Украины.
«Ресторан 1203 приглашает вас насладиться бесплатным борщом, чтобы отпраздновать СМЕРТЬ СТАЛИНА», — гласила вывеска от 9 марта.
Интересно, что всего через несколько кварталов в Белом доме настроения едва ли можно было назвать праздничными. Власти США, разумеется, никакой любви к Сталину не испытывали и понимали, что со смертью вождя начнется новая эпоха. Однако какой она будет, не станут ли отношения еще хуже и что можно сделать, не знал никто.
«С 1946 года все так называемые эксперты только и делают, что разглагольствуют о том, что будет, когда Сталин умрет, и что мы как нация должны будем предпринять в связи с этим. Вы можете перевернуть вверх дном все документохранилища и убедиться: плана у нас нет», — заявил 6 марта президент Дуайт Эйзенхауэр.
Плана не было и у самих советских граждан. Практически все понимали, что жизнь изменится, но многие боялись, как бы не в худшую сторону. Неясно, чего именно они могли бояться, но перемены были только к лучшему. Наступившая за смертью Оттепель положила конец тоталитарной тирании, привела к расцвету советского искусства и общественной жизни. Пришел конец и нищете, символом чего стало расселение бараков и коммуналок по индивидуальным квартирами. В целом практически все хорошее, чем запомнился СССР его жителям, это плод хрущевской и брежневской эпохи. И не понятно, что именно из правления Сталина можно вспоминать с ностальгией.
